Т. Б. Длугач

Дени Дидро

РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Длугач Тамара Борисовна — кандидат философских наук, научный сотрудник сектора истории философии стран Западной Европы и Америки Института философии АН СССР. Является автором книги «Человек в мире техники и техника в мире человека» (М., 1978) и ряда статей по истории философии.

Рецензенты:

доктор философских наук В. Н. Кузнецов,

доктор философских наук И. С. Нарский

Глава I. Франция Людовика XV и «Энциклопедия» Дени Дидро

игура Свободы на баррикадах на знаменитой картине Эжена Делакруа символизирует восставший Париж. Таким он был в 1830 г., таким он был и в 1789 г., когда разбушевавшаяся народная стихия разбила оковы абсолютизма.

«Баррикады», «Взятие Бастилии», «Великая французская революция» — эти слова знакомы нам со школьной скамьи, и каждый из нас облекает их в яркие образы. Мы представляем себе шумные и торжественные, веселые и мрачные, величественные и смешные эпизоды того могучего общественного движения, которым была низвергнута королевская власть, уничтожены сословные привилегии и установлен новый общественный порядок. Провозглашенные в ходе революции требования всеобщего равенства и справедливости на деле оказались лозунгами буржуазными. Однако в то время буржуазия выступила от лица всего общества, как представитель французского народа в целом, против его угнетателей — королевского двора, дворянства и духовенства. Именно поэтому ее требования носили тогда общедемократический характер.

Весь французский народ — буржуа, ремесленники, крестьяне — восстал против старого строя и добился успеха в этой борьбе. Однако при изучении революции нельзя ограничиться рассмотрением только ее завоеваний, нельзя забывать о тех, кто обдумывал лозунги, подхватываемые восставшими, кто осмысливал задачи, стоящие на повестке дня, иначе говоря, о тех, кто участвовал в духовной, идейной подготовке революции. И здесь в первую очередь следует воздать должное тем писателям и ученым, сгруппировавшимся вокруг «Энциклопедии», которые получили имя энциклопедистов. Центром этой группы был Дени Дидро.

Можно сказать, что ему и его единомышленникам повезло, они жили в то время, когда после долгого перерыва вновь приобрели важное значение самостоятельность индивида и его личная инициатива, так как это стало запросом времени.

Новое время требовало нового человека и создавало его; конечно, человеческие права надо было непрерывно завоевывать и утверждать, но для этого имелась уже благоприятная историческая почва.

Франция начала XVIII в. представляет собой картину упадка абсолютной королевской власти и силы дворянства. Крепостная зависимость становится все более тяжелым гнетом для крестьян, налоги увеличиваются только для того, чтобы обеспечить праздное времяпрепровождение стремящимся к королевскому двору крупным феодалам. В XVIII в. начинается процесс расслоения как дворянства, так и духовенства, и это приводит к усилению позиций третьего сословия. Обедневшие дворяне и священники по своему образу жизни почти ничем не отличаются от представителей нового слоя общества, точнее, его наибольшей по численности и наибеднейшей части. Зато тем более богатеют королевский двор, принадлежащие к нему богатые дворяне и верхушка духовенства. Говоря словами французского историка И. Тэна, «весь этот мир пародирует, пьет и ест до отвалу на церемониальных пиршествах, и в этом заключается их единственное назначение, которое они добросовестно выполняют» (21, 89) [1] .

Представители старейших дворянских фамилий получают огромные пенсии и подарки; почти во всех знатных домах имеются десятки должностей, доставляющих их обладателям жалованье и побочные доходы, но не влекущих за собой никаких обязанностей и существующих только ради декорации. Двор насквозь прогнил — ни королевская власть, ни дворяне, ни духовенство не выполняют более никаких полезных функций, они превратились в паразитический нарост на теле нации.

Один из тогдашних прогрессивно настроенных министров, Д’Аржансон, писал, что «двор сделался сенатом нации; самый ничтожный лакей в Версале — сенатор, а горничные принимают участие в правительстве, если не для того, чтобы приказывать, то, по крайней мере, для того, чтобы мешать выполнению законов и правил» (цит. по: 21, 91–95), Знатные дворяне, высшее духовенство освобождены от налогов, они не только живут за счет третьего сословия, но и обогащаются за его счет. Бедные дворяне, священники, ремесленники нищенствуют и не могут найти защиты от произвола.

Налоги все более увеличиваются: как правило, на 100 ливров дохода налогоплательщик платит 54, а в некоторых местах и 71 ливр налогов, в его пользовании остается около трети дохода; многие небогатые дворяне в такой ситуации низводятся до положения простых фермеров. Крестьяне же в массе своей превращаются в нищих; с них взимаются огромные налоги — сюда входят дорожные пошлины, рыночный сбор, налог на скот, налог на стражу и дозоры и т. д. и т. п.

В качестве примера одного из чудовищных налогов можно привести налог на соль. После 1680 г. каждому человеку старше семи лет вменялось в обязанность потреблять ежегодно 7 фунтов соли, но из этих семи фунтов ни одной унции нельзя было использовать для каких-либо иных целей (например, для засаливания мяса), кроме как для варки пищи. Если бы какой-нибудь крестьянин вдруг вздумал посолить этой солью свинину для зимнего запаса, то ему пришлось бы дорого поплатиться за это — тотчас же явились бы приставы, конфисковали бы свинину, а его присудили бы к штрафу в 300 ливров. Человек, желающий посолить мясо, должен был явиться на склад, купить для этого другой соли и получить на нее удостоверение, которое он мог затем предъявить сборщикам налогов и соляным досмотрщикам. В любой момент в дом имел право явиться пристав, открыть шкаф и бочонок с рыбой или солониной и проверить крепость рассола, попробовать соль в солонке и арестовать крестьянина по малейшему подозрению. Подобный произвол не был исключением. Не удивительно, что число крестьянских бунтов растет.

Феодальному строю все больше угрожает развитие нового, капиталистического способа производства — количество мануфактур и работников на них увеличивается, что требует ликвидации крепостной зависимости, расширения торговли внутри страны и с другими странами. В то время буржуазия становится единственной социальной группой, получающей денежные доходы, только она и может ссудить их королю и дворянам. Уже в 1755 г. проценты государственного долга буржуазии были равны 45 млн. ливров, в 1789 г. эта цифра увеличилась до 206 млн. Тем не менее буржуазия не получала почти ничего; правительство платило, только когда хотело и когда было чем, а это случалось редко. Превращаясь в экономического хозяина страны, в политическом отношении буржуазия оставалась совершенно бесправной. В 30-е годы XVIII в. это противоречие между формальным и фактическим положением дел настолько обостряется, что переходит в кризис королевской власти.

Борьба между сословиями, особенно на первых ее этапах, принимала в то время религиозную окраску. Это объясняется тем обстоятельством, что вплоть до Нового времени религия была той первой формой человеческой общности, в которой осуществлялось приобщение индивида к коллективу, осознание каждым отдельным человеком себя как части рода. Именно по этой причине тот или иной шаг в человеческой истории длительное время был движением в рамках религии, хотя оно происходило здесь в превращенных формах.